Николай Михайлович Виноградов

В Воскресенской церкви села Васильевского Рузского района Московской области с 1935 по 1937 гг. служил протоирей Николай Михайлович Виноградов. Отец Николай был последним настоятелем церкви перед её закрытием и разорением. В ней его вместе со старостой и псаломщиком арестовали в страшный для России 1937 год. Свою жизнь отец Николай закончил как мученик за Христа, на далёком севере, в лагере НКВД.

Воскресенская церковь (Воскресения словущего), построенная видным государственным деятелем петровской эпохи – Думным дъяком Емелианом Игнатьевичем Украинцевым – в его вотчине в 1705-1706 гг., после закрытия в 1937 г. и использования в качестве столярной мастерской, зернохранилища, затем, естественного (в подвале) морозильника для хранения колхозного молока, в конце концов пришла в запустение и в совершенно разрушенном состоянии была возвращена общине верующих в 1991 г. 

В июне 1998 года к месту последнего служения отца Николая приехали его внуки и правнуки. Привезли с собой документы, письма и фотографии. В разговоре с настоятелем постарались вспомнить всё, что знают о своём дорогом дедушке.

Рассказ потомков – не познавательная информация. По крупицам, бережно собирались всегда подобные воспоминания, потому что они суть не что иное, как Божий дар. Известие из вечности, соединяющее прошлое и настоящее, помогающее просить у Господа упокоения невинно пострадавшим людям. Русские мученики ХХ столетия, к которым принадлежит и отец Николай, в невидимом мире давно уже молятся за Россию, за Православную Церковь. Очевидно, что нам, ответно, необходимо знать имена и судьбы ушедших страстотерпцев, исповедников, праведников – так протягиваются новые тропинки от земли к небу, проложенные не нашими усилиями, а указанные нам.

Родился протоирей Николай Виноградов 5 апреля 1876 г. в гор. Москве (согласно Удостоверению личности, выданному 1-м отделением милиции 27 декабря 1928 г.). По другим сведениям, местом его рождения был город Дмитров, Московской губернии, откуда происходил весь его род. Внуки полагают, что не только отец их деда, их прадедушка был священником, но и предшествующие поколения фамилии Виноградовых относились к духовному сословию.

Николай Виноградов должен был до священства пройти обыкновенные этапы духовного образования. Учился ли он в духовном училище, или до определённого возраста в гимназии, неизвестно. Но семинарию (а может быть и академию), безусловно, закончил.

В 1898 году молодой учитель Николай Михайлович Виноградов – вероятнее всего учитель Закона Божия; на свадебном приглашении предмет преподавания не обозначен – женился на дочери Иоанна Михайловича Митропольского Антонине Ивановне. Венчание совершилось в Покровской церкви на Варварке, вскоре после петровского поста. Митропольские принадлежали к потомственным священнослужителям, известным в Москве. Об этом косвенно говорит и их фамилия, в дословном переводе на русский звучавшая бы так: главногородские.

В те времена редкий выпускник семинарии и академии, готовившийся к принятию священного сана, не вёл в училищах, военных корпусах, гимназиях, на различных курсах, обязательный предмет – Закон Божий. И, становясь диаконами и священниками, большинство законоучителей продолжали заниматься преподавательской деятельностью. Итак, Николай Михайлович до служения в церкви уже работал с людьми, воспитывал души. Вполне вероятно, что и после принятия сана он не оставил этого труда.

От брака Николая Михайловича и Антонины Ивановны родилось шесть детей: в 1899 году на свет появился старший сын, Георгий. Затем, в 1900 родилась Ольга, в 1902 – Александра, в 1905 – Елена, в 1908 г. – Виктор и после него Зинаида, умершая в младенчестве.

В каком именно году последовала хиротония отца Николая в диакона, узнать пока не удалось. Первым местом его служения в диаконском сане стал Московский Вознесенский девичий монастырь, в доме которого он проживал со своей законной супругой, сыном и дочерьми, по крайней мере, до 1906 года.

Неизвестно, в каком году отец Николай был рукоположен в священный сан и определён к церкви Великомученика Георгия на Псковской горе, что на Варварке. Новое назначение заставило семейство переехать поближе к церкви, в дом №5 по Кривому переулку. Квартиру приходилось снимать у домовладельца.

После трагических событий 1917 года храмы в Зарядье закрывались одними из первых в Москве. В Георгиевской церкви службы были запрещены в 1918 году. Последовал перевод в храм Никиты-мученика на Швивой горке, где находится сейчас подворье русского Пантелеимоновского монастыря на Афоне. В этом храме отец Николай прослужил около восемнадцати лет.

Сыновья выросли, женились. Квартира в Кривом переулке стала тесной, тем более что она представляла собой анфиладу проходных комнат, не очень удобную для сосуществования нескольких семей. Отец Николай, движимый желанием разделить эту тесноту, поселился со своей супругой в комнате церковной колокольни. Звонить в колокола новая власть запретила, а комната под площадкой для звона была застеклена и достаточно пригодна для скромного быта.

Бытует мнение, в целом верное, что через шквальные ветры безбожия свечечки веры пронесли до наших дней возрождения Церкви старушки, привыкшие молиться, вдовы погибших на войне или загубленных в концлагерях мужей, матери-одиночки, впечатлительные девушки, словом – женщины. Их в храмах больше.

Настоящий мужчина во всех отношениях тяжелее. Отсюда происходит и хорошее, и дурное. Он медлителен, косен к усвоению нравственного добра, но если доброе всё же привилось ему, то природная основательность и мужество делают его в добре непоколебимым.

Отзывчивая и мягкая стихия женских сердец все годы государственного атеизма притягивалась к Божиим храмам и пребывала в них, удерживаемая, словно сваями, глубокими душами немногочисленных мужей, пастырей и мирян, преданных Христу. И вместе они составляли Церковь – тело Христово.

Такими, в частности, людьми была богата большая, разраставшаяся семья отца Николая. Разумеется, батюшка навещал детей. Из своей тихой церковной пристани он отправлялся то на Варварку, в Кривой переулок, то на ордынку, где снимали комнаты его дочь Елена Николаевна со своим мужем Николаем Андреевичем. Жизнь продолжалась, подрастали внуки. А испытания не отлучались от семьи.

Старший сын Георгий работал бухгалтером. Году в 1935-ом его арестовали по обвинению в том, что он не донёс, кому следовало. Вероятно, он попался на обыкновенную провокацию. Порядочных людей, не умеющих доносить, оставалось немало. Георгия отправили в ссылку в Семипалатинск. Он вернулся перед началом Великой Отечественной войны, был призван на фронт и письма от него перестали приходить ещё в 1941 году. Армия отступала, неся огромные потери. Георгий Николаевич пропал без вести.

Высокий пожилой священник, может быть в длиннополом пальто, из под которого виднеется ряса, в широкой шляпе, как обыкновенно носили батюшки, с длинными волосами с проседью по плечам, в круглых очках, шагает по новой, меняющейся с годами Москве. Лошадок на улицах убавилось, фыркают автомобили, пронзительно сигналят друг другу, пропало красноречивое разнообразие в одежде – везде теперь гимнастёрки, сапоги, блузки и косынки. Старые, плавные, заострённые к небу формы прячутся за громадными кубами новых зданий.

Страна металлизировалась, дышала трубами, вращала турбинами, пела молодцеватые песни, нахваливала свои урожаи, приросты производства, грозила Чемберлену и выводила на чистую воду многоголовую гидру контрреволюции, проникавшей всюду, во все кабинеты, квартиры, подвалы, чердаки, в университеты и штабы, и даже в дружбу и кровные узы. Сослуживцы, прошедшие войны, малодушно отрекались друг от друга, сосед мог предать соседа, а высокопоставленные мужи, у которых одну за одной ликвидировали жён, продолжали раболепно служить бездушной диктатуре. Текли огненные ручьи чугуна из доменных печей и истекали кровью тюрьмы, расстрельные полигоны и лагеря. Засучив рукава, без сна и отдыха, страна планомерно строила комбинаты и также методично гноила, морила, истребляла своих сыновей и дочерей.

Как верующий человек, терпеливый в скорби, отец Николай понимал, конечно, причины происходящего. Его жизненный опыт был жесток, горек, и в силу этого особенно весом.

Вокруг него редели ряды священников. Собратьев пытали, отрезали носы и уши, топили в нечистотах, расстреливали, ссылали. Их семьи часто голодали. Разрушались храмы, срывались кресты, сбрасывались колокола, сжигались книги и иконы. На памяти у всех очевидцев осталась кампания по изъятию церковных ценностей, под предлогом которой грабили храмы и издевались над православным народом. Отец Николай был свидетелем кощунственного, извращённого осквернения святых мощей Божиих угодников. Пресса не унималась, понося оскорблениями и клеветой священнослужителей, глумясь над Евангелием, осмеивая веру. Круг сжимался. Нужно было быть готовым в любую минуту, служа ли в алтаре, или отдыхая в своей комнате на колокольне, и даже шагая по Москве, родному городу, пострадать за Иисуса Христа. В Которого Русь крестилась, от Которого она отвернулась. Человеку, избегающему Бога, очень легко сделаться существом самым страшным, самым беспощадным и извращённым на земле.

К середине 30-х годов подошёл черёд закрытия церкви Никиты-мученика на Швивой горке. В 1935 году (или в начале 1936 года) храм опечатали и отцу Николаю снова пришлось идти на новое место. Совсем недолго прослужил батюшка в церкви Рождества Христова в Измайлове.

Наконец, он получает назначение в Московскую область, в село Васильевское Рузского района, в Воскресенский храм. Отец Павлин Смирнов, прослуживший здесь более двадцати лет, скончался, как можно предположить, в начале 30-х годов. Дом священника при храме давно оккупировали хозяева нового мира, в нём размещался сельсовет. Настоятель мог располагать ветхой покосившейся хижиной, крытой соломой, находившейся внутри ограды. В ней и поселились пожилые скитальцы, батюшка Николай и матушка Антонина. Из Москвы были привезены духовные книги, батюшка вечерами читал.

Воскресенская церковь имела три престола. Главный – Воскресения словущего. Боковые были освящены в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы и преподобных Петра Афонского и Онуфрия Великого.

Всего только около года прожили супруги вместе. Антонина Ивановна тяжело заболела и перебралась к дочерям в Москву, где вскоре скончалась от рака. На отпевание собралось несколько священников. Батюшка овдовел, но не остался без помощи. Некто Антонина из Москвы, впоследствии певшая в церкви мч. Иоанна Воина на Якиманке, и ещё одна раба Божия из Васильевского, по имени Матрона, взяли на себя заботу и о храме, и о его настоятеле. Мыли, чистили, готовили еду, стирали. Антонина, при необходимости, читала и пела на службе. Трудились бескорыстно, во славу Божию. Из Москвы к отцу Николаю приезжали его бывшие прихожане: в основном, женщины, и ещё семейство обрусевших немцев.

Батюшкины внуки проводили в Васильевском лето. Маленькие детки и среди них один школьник, Коля. Мама, Елена Николаевна, называла его дедушкиным хвостиком. Куда дедушка, туда и он за ним. На всех васильевских фотографиях они рядом: аккуратный девятилетний мальчик в светлой рубашечке, подпоясанный ремешком, и худощавый пожилой священник, совсем седой. Коля, сын Николая Андреевича Ушакова, после войны закончил Московский авиационный институт, с 1951 г. и доныне работает инженером, с любовью сохраняет то немногое, что осталось от деда.

Одна из фотографий собственноручно подписана настоятелем церкви: “Протоиерей Николай Мих. Виноградов и Васильевская его хижина”. А вверху изображения, в просвете между деревьями, дата – 13/26 июля 1937 года. Оставались две-три недели до ареста. Батюшка улыбается. Так, как здесь, на этом фото, он не улыбается нигде. А здесь улыбка на лицах у всех – и у церковницы Антонины, что стоит по левую его руку, и у Коли, и у дочери Елены. Жаркие июльские дни 37-года.

Как-то ночью в середине августа в хижину вошли два человека, приказали отцу Николаю одеться и следовать за ними. Он накануне подвернул ногу и оттого ходил с палочкой. Прихрамывающего его вывели за ограду, завели ненадолго в сельсовет, как вспоминают бросившиеся за ним близкие, а затем посадили в машину и увезли в темноту. Эти странные существа – работники органов, жертвы смертельного помрачения – прятались от человеческих глаз, работали ночью.

Дети начали хлопоты: пытались разузнать, что случилось с отцом, писали, ходили. Но дома, в присутствии детей, говорили о постигшей беде вполголоса. Наконец выяснили, что по статье 58-ой служитель культа Николай Виноградов осуждён за контрреволюционную деятельность на 10 лет без права переписки. Отбывать заключение его отправили в область Коми, в город Усть-Вымь, в лагерь НКВД у посёлка Усть-Коин.

До ушей внуков долетали обрывки разговоров родителей. Появилась, вроде бы, незадолго до ареста в тучковской газете статья о том, что васильевский поп, устраивая праздничные службы в церкви, отвлекает людей от социалистического труда, выступая тем самым врагом колхозного строя. Статья понадобилась не для расправы – раздавили бы и без статьи – но как ещё одна воспитательная мера, направленная на борьбу с религией.

Журналист был прав, служил отец Николай часто. Голос имел громкий, всё положенное по уставу совершал неспешно, внимательно. Церковь, Божественная Литургия – посвятив этому служению целую сознательную жизнь и оказавшись одиноким, без матушки, без привычной московской обстановки, чему ещё мог отдавать последние силы, теплоту сердца, любовь шестидесятиленний священник? Господу, Которого любил с детства и с Которым, в Таинстве Евхаристии, в служении Литургии, соединялся все прошедшие годы, наверное, от пелен матери.

Просфоры выпекала в селе просвирня Мария Константиновна Чемоданова. Имя псаломщика установить ныне трудно, но он был, помогал батюшке служить. В будни на клиросе пели 2-3 человека, в праздники хор увеличивался до 5-6. В обычные дни народу в храме собиралось немного, в основном старушки. Девчонки из близко расположенной школы забегали иногда на перемене. Одной из них, скончавшейся в августе 1998 года Марии Ивановне Уксусовой, церковь казалась необыкновенно красивой. Она вспоминала золотисто-розовое свечение главного иконостаса, сумрак приделов, крохотные огоньки лампад перед иконами, глубокую, непривычную после школы тишину. В праздники церковь заполнялась людьми, приходили и издалека. Коля помогал дедушке в алтаре, подавал кадило, ходил со свечой.

Отец Николай и в 37-ом году никогда не снимал подрясника, ходил по селу и в соседние деревни, “не таясь”, - как замечает внук, его иногда звали на требы: отслужить молебен, панихиду, освятить колодец, пасеку. Детей он крестил в церкви, в ней же и отпевал. Ходил с внуками в лес, неторопливо прогуливался, собирал ягоды, грибы, любовался чудесными васильевскими окрестностями.

Просыпался батюшка рано, когда светало. Летом в хижине было тесно от наезда московских гостей и он с молитвословом выходил на воздух. Между хижиной и храмом стоял красивый надгробный памятник в виде каменного аналоя, на котором лежала искусно высеченная резчиком развёрнутая книга. Батюшка раскрывал свой молитвослов и клал его на холодные мраморные листы. Так он молился утром, никем не тревожимый, не беспокоящий никого, среди надгробий и памятников отболевших и отстрадавших христиан, донесших свой крест до покоя.

Сосредоточенный, немногословный, глаза как будто смотрят из иной обстановки, немного отрешённые – таким он запомнился в то последнее лето его жизни. Хотя вынесенный ему приговор лишал осуждённого и близких права переписки, однако в декабре от отца Николая пришла весточка на адрес дочери Елены, в дом №50 по Большой Ордынке. Записка из 3-го отд. участка лагеря НКВД пос. Усть-Коин. Написана карандашом на клочке бумаги в клеточку; подписана – з/к Виноградов Николай. Какая циничная и жадная голова позволила обречённому подать голос на краю гибели?

Батюшка сообщал о том, что “ещё жив” и спрашивал, живы ли дети и где находятся? Просил белых сухариков, сахару и соли. Последние его слова, обращённые к родным, призывают на них Божие благословение и “всякое благополучие”. Дети собрали посылку, в неё положили всё, что он просил. Посылка вернулась назад с пометкой – адресат не значится. А в ней по весу сахара и соли – кирпичи… Тогда же, в декабре, его земная жизнь прервалась. Но не молитва о нас, не любовь к нам. В июле 2001 года решением Священного Синода Русской Православной Церкви протоиерей Николай Виноградов был причислен к лику святых в сонме новомучеников и исповедников российских.

И вот, сейчас, сбываются слова: “…И память его в род и род”. Душа его наслаждается совершенным миром и блаженным покоем.

Молитвами невинно пострадавшего
Священномученика Николая прости, Господи,
наши грехи, и спаси нас!